Ее голос был подчеркнуто спокоен, а дрожь рук успешно скрывали плотные замшевые перчатки и иногда карманы, когда она забывалась и снова оттягивала их книзу.
- И? Разве было в этом что-то невозможное? Позвонить, написать, ответить, перешагнуть-через-себя, чтобы не извиняться перед своим поношенным лицом? - спокойствие отлично расставляло знаки препинания. Прямо слышались все запятые, концы фраз, дефисы, сложноподчиненные, сложнообдуманные, тяжелообернутые и вовсе не избавительные. Покачалась на пятках, посмотрела по сторонам неуместно яркой от уже совсем весеннего солнца улицы. Лучше бы это происходило, как показывают в бюджетных сериалах: на желтой кухне с бумажными обоями и короткими занавесками, где пахнет лимоном и залежалыми крупами, за столом переговоров со смешной клеенкой, когда можно опустить глаза в кружку на остывший кофе и тянуть время. - Ну?
Оставалось только тоже покачиваться на пятках и ставить бурые отпечатки подошвы на подмерзшую белесую мостовую, нелепо стараясь попаcть ровно, след в след. Лучше бы это происходило, как привычно этому времени, в телефонной трубке: по разные стороны, словно разные пространства, относишь от лица и смотришь недоверчиво на молчание, или гудки, или звуки забавные, когда голос обрывками, гладишь экран и кажется, что ответил. А здесь, на слепящей улице так не выходит. Здесь получается раскачиваться с видом "я как раз упиваюсь тяжелыми моментами своей жизни" и мысленно расставлять знаки препинания. И, наконец, попадать - след в след.
Ее шаги подчеркнуто размеренные, а вжатую в плечи голову почти не различить за толстым шарфом широкой вязки и меховым капюшоном. В чем плюс ее любимых грубых ботинок - можно быстро уйти, когда руки в безжалостно оттянутых карманах уже начинают болеть под давлением швов.
Лучше бы этого никогда не происходило.