в моем роду точно были медведи
too lazy to take another teabag
пью тепленькую слабо подкрашенную водичку и, знаете, жизнь удаласьОн плетется нестройным шагом, цепляя все лужи и асфальтовые выбоины, сбивчивым ритмом по слякоти, собирает на штаны всю грязь этого мира. Так бывает каждый раз, когда он начинает думать. Когда он начинает думать, ему становится плохо. Когда ему становится плохо, спасает алкоголь. Алкоголь в баре, дома хранить нельзя - так можно спиться, да и негде. От бара до дома восемь сотен шагов и две остановки на автобусе. Приблизительно четыре тысячи восемь сотен шагов, когда забываешь, в каком кармане бумажник, и мертвецом вихляешь вдоль домов по мокрой улице. Почему-то бумажник не находится никогда. В баре его не обслужат. Когда он начинает думать, на улице всегда мокро.
Когда плетешься домой, нужно пинать камень. Камень спасает лучше, чем алкоголь и пьяные песни. Когда камень попадает в лужу, грязь брызжет на штаны. Это повод думать о камне и о штанах. И больше ни о чем. Снова пнуть. Главное идти. Когда-нибудь его найдут под фонарем, потому что он слишком много думал и не нашел подходящий камень. И принесут домой.
Потом на улице снова станет мокро, а ему - плохо.
Когда он начинает думать, на крышке всегда свежие цветы и призрачный запах парфюмированной помады. Так и не удалось установить, суицидник он, или просто не повезло. Главное идти. И не думать. Опускаться ниже и ниже. Глубже. Где мой бумажник.
Когда его не стало, была ранняя весна. А он просто слишком сильно скучал.